Неточные совпадения
— И завтра
родится сын, мой сын, и он по закону — Каренин, он не наследник ни моего имени, ни моего состояния, и как бы мы счастливы ни были
в семье, и сколько бы у нас ни было детей, между мною и ими нет связи.
В этот вечер Самгины узнали, что Митрофанов, Иван Петрович, сын купца,
родился в городе Шуе,
семь лет сидел
в гимназии, кончил пять классов, а
в шестом учиться не захотелось.
И вспомнил он свою Полтаву,
Обычный круг
семьи, друзей,
Минувших дней богатство, славу,
И песни дочери своей,
И старый дом, где он
родился,
Где знал и труд и мирный сон,
И всё, чем
в жизни насладился,
Что добровольно бросил он,
И для чего?
Вадим
родился в Сибири, во время ссылки своего отца,
в нужде и лишениях; его учил сам отец, он вырос
в многочисленной
семье братьев и сестер,
в гнетущей бедности, но на полной воле.
Могильцев был сын дьячка и
родился в селе, отстоявшем от Заболотья
в семи верстах.
Могила отца была обнесена решеткой и заросла травой. Над ней стоял деревянный крест, и краткая надпись передавала кратчайшее содержание жизни:
родился тогда-то, был судьей, умер тогда-то… На камень не было денег у осиротевшей
семьи. Пока мы были
в городе, мать и сестра каждую весну приносили на могилу венки из цветов. Потом нас всех разнесло по широкому свету. Могила стояла одинокая, и теперь, наверное, от нее не осталось следа…
В 1889 г. во всех четырех приходах
родилось 352 детей обоего пола; при обыкновенных условиях
в России такое количество детей
рождается ежегодно
в местах с населением
в семь тысяч душ...
Бортевые промыслы
в Оренбургской губернии были прежде весьма значительны, но умножившееся народонаселение и невежественная жадность при доставанье меда, который нередко вынимают весь, не оставляя запаса на зиму, губят диких пчел, которых и без того истребляют медведи, большие охотники до меда, некоторые породы птиц и жестокость зимних морозов] Трав и цветов мало
в большом лесу: густая, постоянная тень неблагоприятна растительности, которой необходимы свет и теплота солнечных лучей; чаще других виднеются зубчатый папоротник, плотные и зеленые листья ландыша, высокие стебли отцветшего лесного левкоя да краснеет кучками зрелая костяника; сырой запах грибов носится
в воздухе, но всех слышнее острый и, по-моему, очень приятный запах груздей, потому что они
родятся семьями, гнездами и любят моститься (как говорят
в народе)
в мелком папоротнике, под согнивающими прошлогодними листьями.
Ребенок
родился в богатой
семье Юго-западного края,
в глухую полночь. Молодая мать лежала
в глубоком забытьи, но, когда
в комнате раздался первый крик новорожденного, тихий и жалобный, она заметалась с закрытыми глазами
в своей постели. Ее губы шептали что-то, и на бледном лице с мягкими, почти детскими еще чертами появилась гримаса нетерпеливого страдания, как у балованного ребенка, испытывающего непривычное горе.
Родившись и воспитавшись
в чистоплотной немецкой
семье и сама затем
в высшей степени чистоплотно жившая
в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала
в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор,
в силу изречения, что блажен человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
Примирение с Пятовыми точно внесло какую благодать
в брагинскую
семью; все члены ее теперь вздохнули как-то свободнее. Гордей Евстратыч «стишал» и начал походить на прежнего Гордея Евстратыча, за исключением своего нового костюма, с которым ни за что не хотел расстаться. Михалко и Архип выезжали теперь с прииска раза три
в неделю, и невестки вздохнули свободнее. Точно к довершению общего благополучия, у Дуни
родилась прехорошенькая девочка.
Напрасно бы стали мы искать окруженную топкими болотами долину, где некогда, по древним сказаниям, возвышалось на
семи дубах неприступное жилище Соловья-разбойника; никто
в селе Карачарове не покажет любопытному путешественнику того места, где была хижина,
в которой
родился и сиднем сидел тридцать лет могучий богатырь Илья Муромец.
Она не на шутку обрадовалась своему гостю: кроме родственных связей, существовавших между нею и дядей Акимом — связей весьма отдаленных, но тем не менее дорогих для старухи, он напоминал ей ее детство, кровлю, под которой жила она и
родилась,
семью — словом, все те предметы, которые ввек не забываются и память которых сохраняется даже
в самом зачерствелом сердце.
Услыхав, что ее сопернице угрожает это счастие, княгиня страшно и окончательно испугалась за самое себя; она, судя по собственным своим чувствам, твердо была убеждена, что как только
родится у князя от Елены ребенок, так он весь и навсегда уйдет
в эту новую
семью; а потому, как ни добра она была и как ни чувствовала отвращение от всякого рода ссор и сцен, но опасность показалась ей слишком велика, так что она решилась поговорить по этому поводу с мужем серьезно.
То есть, собственно,
родился он
в городе Архангельске,
в семье незначительного «соляного чиновника», но не походил на других своих земляков: черноглазый, необыкновенно подвижной, он был экспансивен, как южанин.
— Эк куда хватил! Наталий Сергеевен разве много на свете! — воскликнул Бегушев, и глаза его при этом неведомо для него самого мгновенно наполнились слезами. — Ты вспомни одно —
семью,
в которой Натали
родилась и воспитывалась: это были образованнейшие люди с Петра Великого; интеллигенция
в ихнем роде
в плоть и
в кровь въелась. Где ж нынче такие?
Родился я
в Петербурге, холодном и праздном,
в семье, которая никогда не знала труда и никаких забот.
— Высока премудрость эта, не досягнуть её нашему разуму. Мы — люди чернорабочие, не нам об этом думать, мы на простое дело
родились. Покойник князь Юрий
семь тысяч книг перечитал и до того
в мысли эти углубился, что и веру
в бога потерял. Все земли объездил, у всех королей принят был — знаменитый человек! А построил суконную фабрику — не пошло дело. И — что ни затевал, не мог оправдать себя. Так всю жизнь и прожил на крестьянском хлебе.
Землица-то у него, как и у всех нас, плохая была; ну, вестимо, как рук не стало на нее, не осилил, и вовсе не пошло на ней
родиться… тут, вишь, братнина
семья на руках осталась, двое махоньких ребятенков, не
в подмогу, а все
в изъян да
в изъян…
— Да-с — так ей и позволить, ха-ха-ха, выдумали ловко! Ха-ха-ха, как же — позволю! Нет, ведь я не француз какой-нибудь! Ведь я
родился и вырос
в благочестивой русской дворянской
семье, нет-с, ведь я знаю закон и приличие! О, если бы моя матушка была жива, да она из своих рук ее на стол бы положила. Я знаю ее проделки.
А
родилась в раскольничьей
семье, училась
в раскольничьем монастыре.
«Вправе ли ты гордиться славою твоих предков? — казалось, говорил мне его кроткий взор, — и какая твоя заслуга
в том, что
родилась ты
в знатной княжеской
семье, а не
в хижине бедняка?»
«Молодость моя погибла ни за грош, как ненужный окурок, — продолжал я думать. — Родители мои умерли, когда я был еще ребенком, из гимназии меня выгнали.
Родился я
в дворянской
семье, но не получил ни воспитания, ни образования, и знаний у меня не больше, чем у любого смазчика. Нет у меня ни приюта, ни близких, ни друзей, ни любимого дела. Ни на что я не способен и
в расцвете сил сгодился только на то, чтобы мною заткнули место начальника полустанка.
Сергей Федорович
родился и воспитывался
в богатой и родовитой
семье, от отца — генерала эпохи Отечественной войны, и матери — Луниной, фрейлины императрицы Елизаветы Алексеевны и родной сестры известного декабриста Лунина.
И У. — смесь Кёлликера с Гамлетом — возвращал меня на мою ближайшую родину,
в Нижний, где он также
родился и учился
в гимназии. Он происходил из купеческой
семьи и говорил довольно-таки явственно на"он", как
в мое время говорили все купцы, мещане, мелкие чиновники и даже некоторые захолустные дворяне-помещики. С ним я проделал опять и венский фашинг.
Я
родился в январе, Юля —
в июле. Мне было
семь лет, Юле пять. Настал июль. Юле стало шесть лет. Дедушка спросил...
У папы на Верхне-Дворянской улице был свой дом,
в нем я и
родился. Вначале это был небольшой дом
в четыре комнаты, с огромным садом. Но по мере того как росла
семья, сзади к дому делались все новые и новые пристройки, под конец
в доме было уже тринадцать — четырнадцать комнат. Отец был врач, притом много интересовался санитарией; но комнаты, — особенно
в его пристройках, — были почему-то с низкими потолками и маленькими окнами.
Родилась я
в бедной чиновничьей
семье.
Родился я преждевременно, на восьмом, кажется, месяце, и
родился «
в сорочке». Однако вообще был мальчишка здоровый, да и теперь на физическое здоровье пожаловаться не могу. Но однажды, — мне было тогда лет
семь, — когда у нас кончились занятия
в детском саду, вдруг я с пронзительным криком, без всякого повода, упал, начал биться
в судорогах, потом заснул. И проспал трое суток.
Калакуцкий все это одобрил. Они подходили друг к другу. Строитель был человек малограмотный, нигде не учился, вышел
в офицеры из юнкеров, но
родился в барской
семье. Его прикрывал плохой французский язык и лоск, вывозили сметка и смелость. Но ему нужен был на время пособник
в таком роде, как Палтусов, гораздо образованнее, новее, тоньше его самого.
После долгих об этом исследований и препирательств среди младших членов семейства подозрения, а потом и довольно сильные улики пали на одну из младших дочерей, босоногую Феньку, которая
родилась с заячьей губою и за это не пользовалась
в семье ничьим расположением.
Человека, о котором наступает речь, знали здесь с самого дня его рождения. Теперь ему было около шестидесяти шести или шестидесяти
семи лет. Имя его Ефим Дмитриевич, а фамилия Волков. Он тут
родился и здесь же
в Меррекюле умер по закончании летнего сезона 1893 года. Всю свою жизнь он пьянствовал и рассказывал о себе и о других разные вздоры. За это он пользовался репутациею человека «пустого». Местные жители не ставили его ни
в грош и называли самыми дрянными именами.
— Моя биография не совсем такая, какие вы до сих пор слушали. Я
в детстве жила
в холе и
в тепле.
Родилась я
в семье тех, кто сосал кровь из рабочих и жил
в роскоши; щелкали на счетах, подсчитывали свои доходы и это называли работой. Такая жизнь была мне противна, я пятнадцати лет ушла из дома и совершенно порвала с родителями…
Густав Бирон
родился в 1706 году
в отцовском именьице Каленцеем и рос
в ту пору, когда отчизна его, Курляндия, пройденная из конца
в конец русскими войсками, была разорена войной, залегала пустырями от Митавы до самого Мемеля, не досчитывалась
семи восьмых своего обычного населения, зависела и от Польши и от России, содержала на свой счет вдову умершего герцога Анну Иоанновну, жившую
в Митаве, и заочно управлялась герцогом Фердинандом, последним представителем Кетлерова дома, не выезжавшим из Данцига и не любимым своими подданными.
А потом, кроме сих на свидетельстве основанных доказательств, начинаются наиточнейшие справки
в днях и часах, когда что случилося, и опять: «устыдися, человече, и убойся!» Удивляются многие Карамзину на то, что где он там пооткопал и повыписывал; да еще и бог знает, все ли то правда или неправда, про что он рассказывает; а у нашего инспектора Вековечкина твердо было обозначено, что пресвятая богородица
родилась в лето 5 486 года, а благовещение бысть
в лето 5 500,
в неделю,
в. десятый час дня,
в двенадцать лет и
в семь месяцей ее возраста.
Третий год их жизни шел еще глаже: супруги
в течение этого года совсем друг на друга не глядели: Глафира потому, что она не хотела глядеть на мужа, а муж потому, что он не смел на нее глядеть, не рискуя поднятием семейного карамболя; но и
в этот год, как и
в прежние годы, у Глафиры опять
родился третий сын раба, и затем
в семье Маслюхиных наступила полоса прочно организованного семейного ада.
В начале истекающего девятнадцатого столетия
в одной
семье германского происхождения
родился мальчик необыкновенной красоты.
«На святой Руси, нашей матушке,
Не найти, не сыскать такой красавицы:
Ходит плавно — будто лебедушка;
Смотрит сладко — как голубушка;
Молвит слово — соловей поет;
Горят щеки ее румяные,
Как заря на небе божием;
Косы русые, золотистые,
В ленты яркие заплетенные,
По плечам бегут, извиваются,
С грудью белою цалуются.
Во
семье родилась она купеческой,
Прозывается Алёной Дмитревной...